Если бы кошки могли говорить,
А люди, как птицы петь,
Если бы звезды умели
не только светить,
Но также тихо звенеть,
Если б собаки не лаяли вслед
Прохожим рыцарям и шутам,
Тогда б я, наверное, бросил сидеть
на холме
И упал бы к твоим ногам.
Если бы море высохло вдруг,
А пустыня покрылась водой,
Если бы небо стало рыжим,
как рыжая корова,
А земля - голубой.
Если бы ветер дуть перестал,
А солнце
поменялось местом с луной,
Тогда б я, наверное, меч свой сломал,
Выкинул щит к чертям и остался с тобой.
Когда в этом мире среди вещей
Наступит
непонимание и разлад,
Когда чертей назовут святыми,
Ад превратится в рай,
а рай, напротив, в ад,
Когда палач уйдет в монастырь,
Королева подастся в шлюхи,
а король в скорняки,
Когда хлеб сам собою вырастет там,
Где нынче лишь бурьян и сорняки -
Тогда-то ты высохнешь
от страшной тоски,
Ты высохнешь от страшной тоски
И позовешь меня, но будет слишком поздно -
Тебе не успеть дойти до реки
По имени Время.
Легат, я получил приказ вести когорту в Рим,
По морю к Порту Итию, а там - путем сухим;
Отряд мой отправленья ждет, взойдя на корабли,
Но пусть мой меч другой возьмет. Остаться мне вели!
Я прослужил здесь сорок лет, все сорок воевал,
Я видел и скалистый Вект, и Адрианов Вал,
Мне все места знакомы тут, но лишь узнав о том,
Что в Рим, домой, меня зовут, я понял: здесь мой дом.
Здесь счастлив был я в старину, здесь имя заслужил,
Здесь сына - сына и жену я в землю положил,
Здесь годы, память, пот и труд, любовь и боль утрат
Вросли навек в британский грунт. Как вырвать их, легат?
Я здешний полюбил народ, равнины и леса.
Ну лучше ль южный небосвод, чем наши небеса,
Где августа жемчужный свет, и мгла январских бурь,
И клочья туч, и марта луч сквозь бледную лазурь?
Вдоль Родануса вам идти, где зреет виноград
И клонит лозы бриз, летя в Немауз и Арелат.
Но мне позволь остаться здесь, где спорят испокон
Британский крепкошеий дуб и злой эвроклидон.
Легат, не скрыть мне слез - чуть свет уйдет когорта в Рим!
Я прослужил здесь сорок лет. Я буду там чужим!
Здесь сердце, память, боль моя, и нет родней земли.
Ну как ее покину я? Остаться мне вели!
Серые глаза. Восход.
Доски мокрого причала.
Дождь ли, слезы ли, прощанье,
И отходит пароход.
Нашей верности года,
Вера и Надежды - да,
Пой молитву всех влюбленных:
Любим - значит - навсегда!
Черные глаза. Молчи.
Шепот у штурвала длится.
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда
Снова падает звезда -
Вот молитва всех влюбленных:
Любим - значит - навсегда!
Карие глаза. Простор.
В степь бок о бок мчатся кони
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор
И натянута узда.
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюбленных:
Любим - значит - навсегда!
Синие глаза. Холмы
Серебрятся лунным светом.
И дрожит индейским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы
Офицеры: Мэйбл, когда?
Колдовство, вино, молчанье,
Эта искренность признанья:
Любим - значит - навсегда!
Да, но жзнь взглянула хмуро.
Сжальтесь надо мной, ведь вот
Весь в долгах перед Амуром
Я - четырежды банкрот.
И моя ли в том вина,
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюбленных (2 р - у Киплинга один)
Любим - значит - навсегда!
Крыши
Блестят в лунном свете
Наступает время забав для тебя и меня.
Хочешь,
Я спою тебе песню?
Я раньше так боялась
Петь при свете дня.
Но теперь на дворе
Светлая-светлая ночь,
И мы гоним обломы прочь
прочь,
прочь,
прочь.
И вместе сочиняем
Блюз рыжего кота.
А вот и сам виновник
Наших терзаний,
Он вышел
Прогуляться при луне.
Он распустил хвост,
Он ничего не слышит,
Он ловит лунный луч,
Лениво лежа на спине.
Летом
Хорошо бродить средь ночи,
Над сонным городом,
Мечтая просто так, ни о чем.
Где-то
Сверчок на скрипке пророчит
Счастье всем, кто спит.
Ну идем же, идем.
На дворе
Царствует светлая ночь,
И мы гоним обломы прочь,
прочь,
прочь,
прочь
И вместе распеваем
Блюз рыжего кота...
И вместе с рыжим котом распеваем
Блюз драного хвоста.
Одинокий мечтатель покинул мой дом -
Уходи, печаль, уходи.
Смолкла песня сосен над зеленым холмом -
Уходи, печаль, уходи.
Небесный корабль поднял паруса облаков,
Как бы я хотел
уплыть на нем далеко-далеко...
Уходи, печаль...
Времени река проплывает надо мной,
Унося мое сердце в никуда.
Меркнет горизонт в пляске молний,
в стрелах дождя,
Слезы на щеках - грязная вода.
Где искать мой остров? В каких морях?
Парус поник, весла унесло волной.
Завалило тропы в ближних горах,
Башмаки изорвались -
как мне добраться домой?
Одинокий мечтатель сидит на холме,
Волосы его цвета серебра.
Если бы я мог на крылатом коне
Доскакать туда...
Уходи, печаль...
В старой Англии, как всегда
Зеленый лес прекрасен.
Но всех пышней и для нас родней
Дуб, терновник и ясень.
Терновник, ясень и дуб воспой,
День Иванов светел и ясен.
От всей души прославить спеши
Дуб, терновник и ясень.
Дуба листва была жива
До бегства Энея из Трои.
Ясеня ствол в небеса ушел,
Когда Брут еще Лондон не строил.
Терновник из Трои в Лондон попал,
И с этим каждый согласен.
Прежних дней рассказ сохранили для нас
Дуб, терновник и ясень.
Могучий тис ветвями повис,
Лучше всех его ствол для лука.
Из ольхи башмаки выходят легки
И круглые чаши из бука.
Но подметки протрешь, но вино разольешь,
Пусть твой лук был в бою не напрасен.
И вернешься опять сюда воспевать
Дуб, терновник и ясень.
Вяз коварный злодей, он не любит людей,
Он ветров и бурь поджидает,
Чтобы ради утех сучья сбросить на тех,
Кто тени его доверяет.
Но путник любой, искушенный судьбой,
Знает, где его сон безопасен.
И, прервав дальний путь, ляжет он отдохнуть
Под терновник, дуб или ясень.
Нет, попу не надо об этом знать,
Он ведь это грехом назовет.
Мы всю ночь бродили по лесу опять,
Чтобы вызвать лета приход.
И теперь мы новости вам принесли:
Урожай будет нынче прекрасен.
Осветило солнце с южной земли
Дуб, терновник и ясень.
Терновник, ясень и дуб воспой,
День Иванов светел и ясен.
До последних дней пусть цветут пышней
Дуб, терновник и ясень.
Их кони черным-черны,
и черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую мглу молчанья.
Надежен свинцовый череп -
заплакать жандарм не может;
затянуты в портупею
сердца из лаковой кожи.
От них никуда не деться -
скачут, тая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов.
О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь увешан.
Желтеют луна и тыква,
играет настой черешен.
И кто увидал однажды -
забудет тебя едва ли,
город имбирных башен,
мускуса и печали!
Ночи, колдующей ночи
синие сумерки пали.
В маленьких кузнях цыгане
сердца и стрелы ковали.
Конь у порога плакал
и жаловался на на раны.
В Хересе-де-ла-Фронтера
петух запевал стеклянный.
А ветер, горячий и голый,
крался, таясь у обочин,
в сумрак, серебряный сумрак
ночи, колдующей ночи.
Иосиф с девой Марией
к цыганам спешат в печали -
она свои кастаньеты
на полпути потеряли.
Мария в бусах миндальных,
как дочь алькальда, нарядна;
плывет воскресное платье,
блестя фольгой шоколадной.
Иосиф машет цыганам,
откинув плащ златотканый,
а следом - Педро Домек
и три восточных султана.
На кровле грезящий месяц
дремотным аистом замер.
Взлетели огни и флаги
над сонными флюгерами.
В глубинах зеркал старинных
рыдают плясуньи-тени.
В Хересе-де-ла-Фронтера -
полуночь, роса и пенье.
О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь украшен...
Гаси зеленые окна -
все ближе черные стражи!
Забыть ли тебя, мой город!
В тоске о морской прохладе
ты спишь, разметав по камню
не знавшие гребня пряди...
Они въезжают попарно -
а город поет и пляшет.
Бессмертников мертвый шорох
врывается в патронташи.
Они въезжают попарно,
спеша, как черные вести.
И связками шпор звенящих
мерещатся им созвездья.
А город, чуждый тревогам,
тасует двери предместий...
Верхами сорок жандармов
въезжают в говор и песни.
Часы застыли на башне
под зорким оком жандармским.
Столетний коньяк в бутылках
прикинулся льдом январским.
Застигнутый криком флюгер
забился, слетая с петель.
Зарубленный свистом сабель,
упал под копыта ветер.
Снуют старухи цыганки
в ущельях мрака и света,
мелькают сонные пряди,
мерцают медью монеты.
А крылья плащей зловещих
вдогонку летят тенями,
и ножницы черных вихрей
смыкаются за конями...
И снова скачут жандармы,
кострами ночь засевая,
и бьется в пламени сказка,
прекрасная и нагая.
О мой цыганский город!
Прочь жандармерия скачет
черным туннелем молчанья,
а ты - пожаром охвачен.
Забыть ли тебя, мой город!
В глазах у меня отныне
пусть ищут твой дальний отсвет.
Игру луны и пустыни.
There was no one like 'im, 'Orse or Foot,
Nor any o' the Guns I knew;
An' because it was so, why, o' course 'e went an' died,
Which is just what the best men do.
So it's knock out your pipes an' follow me!
An' it's finish up your swipes an' follow me!
Oh, 'ark to the big drum callin',
Follow me -- follow me 'ome!
'Is mare she neighs the 'ole day long,
She paws the 'ole night through,
An' she won't take 'er feed 'cause o' waitin' for 'is step,
Which is just what a beast would do.
'Is girl she goes with a bombardier
Before 'er month is through;
An' the banns are up in church, for she's got the beggar hooked,
Which is just what a girl would do.
So it's knock out your pipes an' follow me!
An' it's finish off your swipes an' follow me!
Oh, 'ark to the fifes a-crawlin'!
Follow me -- follow me 'ome!
'E was all that I 'ad in the way of a friend,
An' I've 'ad to find one new;
But I'd give my pay an' stripe for to get the beggar back,
Which it's just too late to do.
So it's knock out your pipes an' follow me!
An' it's finish off your swipes an' follow me!
Oh, 'ark to the fifes a-crawlin'!
Follow me -- follow me 'ome!
Take 'im away! 'E's gone where the best men go.
Take 'im away! An' the gun-wheels turnin' slow.
Take 'im away! There's more from the place 'e come.
Take 'im away, with the limber an' the drum.
For it's "Three rounds blank" an' follow me,
An' it's "Thirteen rank" an' follow me;
Oh, passin' the love o' women,
Follow me -- follow me 'ome!
Далее в текст песни вставлен Диной Бромберг кусок из псалма, который приводится здесь:
Sweet low, sweet chariot
Comin' for to follow me 'ome.
If I look for Jordan, so what can I see -
The band of the angels comin' after me,
Comin' to follow me 'ome)
So it's knock out your pipes an' follow me!
An' it's finish off your swipes an' follow me
Oh, passin' the love o' women,
Follow me -- follow me 'ome!
Девушка к роще масличной
Шла оливковым полем,
И обнимал ее ветер,
Ветреный друг колоколен.
На андалузских лошадках
Ехало четверо конных.
Пыль оседала на куртках,
На голубых и зеленых.
"Едем, красавица, в Кордову!”
Девушка им ни слова.
Три молодых матадора
С горного шли перевала.
Шелк отливал апельсином,
Сталь серебром отливала.
"Едем, красотка, в Севилью!”
Девушка им ни слова.
Когда опустился вечер,
Лунною мглою омытый,
Юноша вынес из сада
Розы и лунные мирты.
"Радость, идем в Гранаду!”
И снова в ответ ни слова.
Осталась девушка в поле
Сбирать оливки в тумане.
И ветер серые руки
Сомкнул на девичьем стане.
Деревце, деревцо
К засухе зацвело.
Если не верить зрячим рукам,
Можно не верить в лед.
Шестеро вышедших встали в ряд,
Взгляды - на тень звезды...
Один из Равных сошел с ума,
Выпив из черепа мед,
Прочие просто спалили их сны
И выжгли на небе следы.
В звездах тает последний дракон,
Седьмой, если помнить с Земли.
Из пепла свечей возродится Зверь
Золотой частицей огня.
Серебряный лист накрыл их следы,
Значит, откован меч.
Но Маленький Рыцарь покинет лень
На крыльях лебедя-дня.
I was very well pleased with what I knowed,
I reckoned myself no fool --
Till I met with a maid on the Brookland Road,
That turned me back to school.
Low down-low down!
Where the liddle green lanterns shine --
O maids, I've done with 'ee all but one,
And she can never be mine!
'Twas right in the middest of a hot June night,
With thunder duntin' round,
And I see her face by the fairy-light
That beats from off the ground.
She only smiled and she never spoke,
She smiled and went away;
But when she'd gone my heart was broke
And my wits was clean astray.
0, stop your ringing and let me be --
Let be, o Brookland bells!
You'll ring Old Goodman out of the sea,
Before I wed one else!
Old Goodman's Farm is rank sea-sand,
And was this thousand year;
But it shall turn to rich plough-land
Before I change my dear.
0, Fairfield Church is water-bound
From autumn to the spring;
But it shall turn to high hill-ground
Before my bells do ring.
0 leave me walk on Brookland Road,
In the thunder and warm rain --
0, leave me look where my love goed,
And p'raps I'll see her again!
Low down -- low down!
Where the liddle green lanterns shine --
0 maids, I've done with 'ee all but one,
And she can never be mine!
Kabul town's by Kabul river --
Blow the bugle, draw the sword --
There I lef' my mate for ever,
Wet an' drippin' by the ford.
Kabul town's a blasted place --
Blow the bugle, draw the sword --
'Strewth I sha'n't forget 'is face
Wet an' drippin' by the ford!
Ford, ford, ford o' Kabul river,
Ford o' Kabul river in the dark!
You can 'ear the 'orses threshin', you can 'ear the men a-splashin',
'Cross the ford o' Kabul river in the dark.
Kabul town is sun and dust --
Blow the bugle, draw the sword --
I'd ha' sooner drownded fust
'Stead of 'im beside the ford.
Kabul town was ours to take --
Blow the bugle, draw the sword --
I'd ha' left it for 'is sake --
'Im that left me by the ford.
Ford, ford, ford o' Kabul river,
Ford o' Kabul river in the dark!
You can 'ear the 'orses threshin', you can 'ear the men a-splashin',
'Cross the ford o' Kabul river in the dark.
Kabul town'll go to hell --
Blow the bugle, draw the sword --
'Fore I see him 'live an' well --
'Im the best beside the ford.
Turn your 'orse from Kabul town --
Blow the bugle, draw the sword --
'Im an' 'arf my troop is down,
Down an' drownded by the ford.
Ford, ford, ford o' Kabul river,
Ford o' Kabul river in the dark!
There's the river low an' fallin', but it ain't no use o' callin'
'Cross the ford o' Kabul river in the dark.
